«Трамвай, метро, не знаю что там»

Долго искала в Сети ролик, где Алла Борисовна поёт «Не отрекаются любя» сильным ещё голосом, пересмотрела десяток, потому что песня для меня знаковая. Я как услышала её в детстве, так и носила, как шапочку из стальной сетки, которая по мере увеличения головы врастала в мозг. Я думала, любовь — это вот.

Но, что самое интересное, теперь, когда я, взрослая, пересматривала ролики с женщиной в кукольном платье или в балахоне, с подтянутым лицом или с уставшим, с волосами розовыми и золотыми, я сообразила, что моя любовная модель до сих пор ровно та же. С маленьким уточнением: я больше не она, а «ты». Ну, тот гадкий «ты», который однажды способен так захотеть теплоты, что припрётся, не переждав очереди у банкомата, поэтому без цветов и бутылки. И примчится именно к нелепой тётке, от которой тепло. Но, между нами говоря, это реально будет почти любая, эникейная^[9] тётка, потому что пригонит к ней холод, а не её уникальная способность ждать или там ещё что. И я ей не завидую — ну, человеку всякого пола на её месте не завидую я.

Обе эти роли — плохие, скверные, не живите так, не надо, нужно жить иначе, но сеточка — она вот она.

• Не отрекаются любя.
• Ведь жизнь кончается не завтра.
• Я перестану ждать тебя,
• а ты придешь совсем внезапно.
• А ты придешь, когда темно,
• когда в стекло ударит вьюга,
• когда припомнишь, как давно
• не согревали мы друг друга.
• И так захочешь теплоты,
• не полюбившейся когда-то,
• что переждать не сможешь ты
• трех человек у автомата.
• И будет, как назло, ползти
• трамвай, метро, не знаю что там.
• И вьюга заметет пути
• на дальних подступах к воротам… ^[10]

Володарский в моей голове

Иногда я думаю, мне нужен такой гнусавый Володарский в голове: «На самом деле он говорит:…». Нормальные девочки (ТМ) всегда с ним живут: «Он никогда не признавался в любви, но я не сомневалась, что…»

Мужчина прямо сообщает, что ему с ней замечательно, но в планы на будущее она не включена. А девушка ласково обнимает его и понимает: «Боииится».

Мужчина молчит, а она считывает сурдоперевод с кончиков пальцев. Зачем ей слова, если в машине он поставил «Quizas» — значит, всё возможно.

Мужчина исчезает — наверное, рыдает где-то от ужасов нелюбви.

Я точно знаю, потому что у меня тоже был свой володарский. Но однажды он устал, лёг, вытянувшись под низким сводом моей маленькой головы, и умер от переутомления. Невыносимо стало всё время превращать «нет» в «да» и «nunca por nunca» в «quizas».

Впрочем, без внутреннего голоса я не осталась, но закадровый текст теперь чаще всего звучит в переводе Гоблина. Он грубо сообщает, что «get lost!» означает «отвали», а не «я заблудился, прости, у меня трудный период». Более того, он помнит, что «возможно» подразумевает «никогда», не читает между строк, не толкует вздохов, отказывается принимать невербальные послания и даже не конвертирует чувствительные ролики в нежные признания. «Если хочешь сказать мне слово, попытайся использовать рот», — цитирует он неприятным голосом, и я киваю — в самом деле. А если у тебя нет для меня даже слова, то у тебя нет ничего.

Иногда я чувствую, что это обедняет жизнь, лишает её игры, флирта и нюансов, делает простой, как мясо, и скучной, как вода. И я думаю, неплохо бы всё вернуть, выкопать володарского, но как представлю, что придётся ловить сигналы, а не слушать, угадывать, а не узнавать, предполагать и не спрашивать, и только лишь надеяться, — такая тоска, девочки, что ну его. I’m too old for this shit.

  42