Особенно,... 
26 
Эйдан издал звук, напоминающий рык, и в следующее мгновение я уже лежала под ним, прижатая к матрацу. Он быстро разделся, развернул и выдернул из-под меня мое полотенце. Затем привстал на коленях и замер.
Безусловно, какое-то чувство стыда я испытывала, лежа абсолютно обнаженной перед ним. Но эту эмоцию быстро заглушили другие, более сильные и приятные чувства.
— Я не могу оторвать от тебя взгляд, — прошептал Эйдан. — Ты так прекрасна!
Он провел своими пальцами вдоль моего живота, едва касаясь тонкой красной линии рубца, а затем поцеловал каждый сантиметр этой линии, лаская кожу языком. Его руки двинулись выше и достигли мягких холмиков груди. Соски уже напряглись от этой ласки. Он едва коснулся их ладонями, по-прежнему играя со мной. Его руки обхватили мою грудь, будто в попытке скрыть ее от всего мира. Острый кончик соска проскользнул в щель между его пальцами, и Эйдан накрыл его губами. Этот поцелуй был таким желанным. Как будто он знал мое тело лучше меня самой. Как будто мое тело всегда принадлежало ему одному.
Он подул на сосок, из-за чего я выгнулась под ним и едва сдержала стон, а затем лизнул его, поцеловал и втянул в рот. Я вскрикнула и тут же прикрыла губы рукой. Он поднял глаза и с укором прохрипел:
— Не нужно, Сафина. Я хочу все слышать.
Эйдан снова склонился и продолжил меня ласкать. Одна его рука скользнула вниз живота, пока не достигла моего лона. Он накрыл его своей ладонью и бедром раздвинул мои ноги. Я охнула, когда его пальцы коснулись нежной плоти.
— Ты такая влажная, Сафина. И я так хочу тебя.
— Эйдан…
Он оторвался от груди, и повел свои губы выше, задержавшись в ямочке у шеи, и достигнув ушка, прикусил мочку. Охрипшим от желания голосом он прошептал:
— Я люблю тебя…
— Эйдан…
— Люблю…
Я нашла вожделенные губы. И в момент, когда мои руки обвили его шею, а язык проник во влагу его уст, Эйдан обхватил мои бедра, приподнял их и одним движением завладел мною.
Я никак не ожидала, что испытаю подобную боль. Ощущение было таким, словно он чем-то острым пронзил меня до самого чрева. Я сжалась, не в силах что-либо предпринять, и с шумом втянула в себя воздух. Эйдан замер.
— Тебе больно? Я поторопился? Прости меня, любимая, прости…
Я потянулась к нему всем своим существом и поцеловала. Слишком долго я была одинокой. Мое тело смирилось с таким положением вещей. И меньше всего на свете я хотела, чтобы он почувствовал себя хоть в чем-то виноватым передо мной.
Он по-прежнему не шевелился. Его рука скользнула между нами и погладила ноющую плоть. Боль медленно растворилась во мне. Его ласка была такой нежной. Я вновь начала плавиться под ним. Напряжение спадало, пока я окончательно не ощутила его внутри себя. Это чувство стало настолько приятным, что практически напоминало блаженство.
Эйдан пошевелился, и я снова вскрикнула, но не от боли на этот раз. Он все прекрасно понял, и повел меня в ритме самого древнего танца любви.
Удовольствие становилось все более острым. Я вцепилась руками в его плечи и попыталась сесть, чтобы вобрать его полностью. Но он подхватил мои бедра, и с силой притянул меня к себе. Я закричала. Показалось, что еще несколько таких толков, и я взлечу, рассыплюсь, растворюсь. Он снова притянул меня к себе, еще раз, и еще, пока, наконец, я не потеряла рассудок. Я была здесь, с ним, в нем, вне него, далеко, и везде сразу. Судорога скрутила мое тело, и экстаз стал невыносимым. Я стонала. Сильно, громко, не стесняясь быть услышанной посторонними ушами. Только его имя на губах имело значение, только моя любовь к нему была самой главной сейчас. В это же мгновение Эйдан выгнулся надо мной, и, совершив последнее движение, прокричал:
— Сафина…
Это было лучше, чем оргазм. Услышать свое имя из его уст в этот момент было лучше, чем тысячи оргазмов, достигнутых одновременно.
Эйдан упал на меня и не двигался в течение нескольких минут. Наконец, его дыхание стало спокойным, и он, приподнявшись на локтях, улыбнулся.
— Ты так очаровательна, когда испытываешь удовольствие.
Он не дал мне возможности ответить. Поцелуй был нежным, а губы теплыми и сладкими.
Через четверть часа, когда мы забрались под одеяло и попытались уснуть, я вспомнила, что так и не сказала ему о самом главном.
— Эйдан, ты спишь? — спросила я.
— Угу, — промычал он.
— Эйдан, я люблю тебя.
26 
