Последние отзывы

  102  

Он слегка развел ее ноги и коснулся губами маленькой складочки у их основания. Дурман опьянил его, и он прижался губами к его источнику.

Эста застонала и выгнула спину, раскинув руки по сторонам. Она знала, что он будет делать. Знала и хотела, чтобы он сделал это сейчас.

Шероховатость его языка коснулась маленькой вершины, окруженной нежной плотью. И ритмичная игра, в которой принимали участие его губы, язык, пальцы и даже зубы, началась.

Эста кричала, метясь по кровати и пытаясь оторваться от нее всем своим телом. Но он удерживал ее бедра неподвижными и продолжал свою пытку. И она сдалась, забившись в его руках спазмами всех своих мышц, которые он ощутил, словно вибрацию.

Он поднялся к ее лицу и смешал ее сладость со вкусом ее рта. Он приподнял ее бедра, готовый заполнить ее в ту же минуту, но она ловко опрокинула его на спину и села перед ним на колени.

Она вернула ему поцелуй и заскользила в ответ своим языком вдоль его шеи, прикасаясь губами к ямочке, где билась жилка, и дальше, вниз по теплой и немного жесткой коже к его соскам. Она сжала их в своих зубах, как это делал он, и тут же обволокла своим языком. Затем заскользила вниз по рельефу мышц его живота, пока не настигла кромки его мужского треугольника. Урджин дернулся под ней, когда она обхватила его плоть своей рукой и потянула это объятье вниз. Затем облизала губы и накрыла его этим покрывалом, маня своим языком.

Урджин протяжно застонал и впился руками в матрац. Первый раз она делала это для него. И ему показалось, что он вообще испытывает подобное в первый раз. Потакая непринужденным движениям его тела, она продолжала мучить его. Ее губы, язык заманивали, заставляя погружаться туда, где он еще никогда не был, и, вызывая острое желание войти в нее, но только не так.

Он хотел затопить ее, немедленно, всю, до конца, до самой глубины ее сущности. Он присел перед ней и, подняв в воздух, снова подмял под себя. Затем накрыл ее губы, и раздвинув любимые бедра руками, медленно погрузился в ее тело.

Он бы мог придумать любой другой способ, любое положение, которым смог бы утолить этот обоюдный голод. Но сейчас он хотел ее именно так: лежащую под ним на спине и обхватывающую его своими ногами.

Эста выгнулась, зацепившись за его плечи, и первой начала двигаться. Она оплела его руками, словно они были одним существом, и отдалась его воле, потеряв собственный рассудок.

Он двигался в ней, не в силах замедлить ритм или сменить положение. Он утопал в ее влаге и податливости, в ее мягкости и нежности, неизбежно приближаясь к самой сути того, что делал. Он больше не мог ее целовать. Он задыхался, прижимая ее к себе, и едва успевая шептать на выдохе:

— Я люблю тебя…Я люблю тебя…Моя…

Такие простые слова, выражающие всю его потребность быть рядом с ней, его зависимость от нее, сейчас вырывались из него фонтаном отдельных фраз. Как будто он хотел сказать их столько же раз, сколько мысленно все это время произносил до этого.

И когда ее забили судороги экстаза, и она прокричала: "О, Господи, Урджин!" — он поднял ее на руки и сев на кровати погрузился в последний раз, изливаясь в собственном экстазе в самую ее суть.

Она не могла пошевелиться. Он не отпускал ее, продолжая сжимать в своих руках и шепча ей на ухо о том, что она значит для него.

Наконец, его хват ослаб, и она смогла вдохнуть живительный кислород полной грудью.

— Когда у тебя была последняя менструация? — спросил он, едва придя в себя.

— Только закончилась, — промямлила она, крепче прижимая его за плечи к себе.

— Значит, тогда, на озере, у нас ничего не получилось?

— А ты хотел?

— Да, наверное, даже больше, чем когда-либо в другой раз. Таблеток ведь у тебя не было, и я искренне надеялся, что мои труды принесут свои плоды.

— Не принесли…

— Я хочу ребенка, Эста. Правда, хочу.

— И ты готов к этому?

— Да. Готов. Я хочу его от тебя, если ты, конечно, согласишься его зачать от изгнанного доннарийца.

Эста рассмеялась.

— Неужели ты и в правду веришь, что отец так просто отречется от тебя? Что ты натворил?

— Я ударил его.

Эста оборвала смех и с неверием посмотрела на него.

— Да, жена, я его ударил, и готов был убить, если честно.

— Но он Император, Урджин! Твой отец! Ты не должен был…

— Должен. В тот момент он был для меня просто человеком, который осмелился поднять на тебя руку.

  102