130 
И костров было девятнадцать.
Потому что погребальный обряд для шамана отличался от аналогичного ритуала для обычного селянина.
Бьорна уложили в небольшую лодочку, сложив руки на груди и вложив в них меч. Посох – основное оружие шаманов – передавался по наследству, но северяне считали, что и на том свете их вождь должен иметь что-то для защиты. Спокойное, даже умиротворенное лицо Бьорна ничем не напоминало ту перекошенную маску, которую я видела всего несколько часов назад. Но она была. И ее невозможно просто выкинуть из памяти…
- Подожди, - остановила я Ингвара, собирающегося поджечь лодку. – Разреши мне.
Парень несколько мгновений смотрел на меня и, наконец, кивнул.
Десяток шагов – и я опустилась на колени у лодочки, последний раз глядя на спокойно-невозмутимое лицо шамана.
- Прости меня, Бьорн… - прошептала я. Мне хотелось попросить прощения, сказать, что это из-за меня оборвалась нить его жизни, что только он знает, какой жестокой я могу, оказывается, быть… Но слова отказывались выходить наружу, предпочитая удобно устроиться где-то в горле. Да в них и нет особой нужды. Думаю, Бьорн и сам знает все это…
Коротко произнесенное заклинание - и огненный язычок, возникший в моих ладонях, бодро соскочил на просмоленное дерево лодки, быстро разрастаясь в огромный жаркий костер. Подошедшие Ингвар и Лежек столкнули кораблик в воду. Маг, наклонившись, что-то прошептал серым волнам, уносящим вдаль пылающую лодочку, и помог мне подняться.
- Уплывает твой кнорр, и тоскливо кричит
Над седыми волнами печальная чайка,
Погребальный костер ярче солнца горит,
Рассыпается искр ослепительных стайка.
Ингвар говорил медленным речитативом. Но, в сочетании с траурными криками морских птиц и шорохом волн его слова казались прощальной погребальной песней.
- Ты уходишь, поскольку таков твой удел,
И судьба перерезала ниточку жизни,
Раскрывая врата в послесмертный предел,
Где стоят уж столы с угощеньем для тризны.
Ты уходишь туда, где отсутствует страх,
Где печали и боль никому не известны,
Где безногие могут стоять на ногах
В окружении юных красавиц прелестных.
Ты уходишь, но плещется в море вода,
И по-прежнему чайки кричат над волнами,
И останется память в сердцах навсегда
Обо всех, кто уже не находится с нами.
Тоска сжала мне сердце. Я не выдержала и разревелась, выплескивая все напряжение сегодняшнего дня: смертельную опасность, безвыходное положение, вынуждающее нас поднять руку на своих, темную силу, которой я поддалась и так неплохо себя при этом чувствовала, чувство невыносимой потери, когда у тебя на руках умирает человек, боль и эгоистичная обида за себя. От осознания последнего я разрыдалась еще сильнее.
- Элька… - осторожно проговорил Лежек, отводя меня в сторону. – Ты…
- Ей просто нужно отдохнуть, - произнес рядом Аленар. – Такой день вымотает кого угодно, не только молодую женщину.
- Ты не понимаешь! – Я сердито посмотрела на него заплаканными глазами. – Это не только усталость!
- Тебе нужно отдохнуть, - повторил Аленар. – И немедленно. Завтра предстоит не менее тяжелый день.
- Не сомневаюсь. – Мне с большим трудом, но удалось сдержать всхлип. – Раненые никуда не денутся. А еще надо понять, что теперь делать дальше. И когда нам убираться отсюда, чтобы не навлечь на селение очередные неприятности. А, главное, куда!
- Я бы предложил для начала дождаться ритуала.
- Ритуала?
- Ну да, - спокойно повторил Аленар. – Бьорн погиб, но шаман в Хаствике остался.
- А Ингвар сможет? – не поверила я.
- Уверял, что да, - вмешался Лежек. – И, Элька, Аленар прав. Тебе необходимо отдохнуть. Думаю, никто не обидится, если мы тихо и незаметно уйдем отсюда.
Я оглянулась. Ингвар, застыв каменным изваянием, не сводил взгляда с яркого снопа пламени в море. Вряд ли он вообще находился в этом мире.
- Пойдем, - согласилась я.
Но вот прямо сейчас отдохнуть у нас не получилось. Сначала у одного молодого парня открылась очень нехорошая рана, и нам пришлось совместными усилиями буквально вытаскивать его из холодных лап смерти. Потом, когда опасность миновала и мужчины силой отправили меня спать, и я уже почти дошла до своей постели, с кухни донесся грохот разбившейся посуды и приглушенные женские рыдания. Мне ничего не оставалось делать, как с тоской бросить взгляд на такое желанное одеяло и отправиться утешать Веррену. О плачевном состоянии матери Ингвара свидетельствовал тот факт, что она без возражения согласилась на предложенную мной помощь, хотя раньше не подпускала меня к очагу на расстояние ухвата. Потом была поминальная трапеза со всеми присущими ей атрибутами: поднимаемыми кубками, прощальными речами и общим скорбным настроением всех присутствующих. В общем, когда я наконец растянулась на лавке и закуталась в стеганое одеяло, утро уже вступало в свои права, и в кустах под окном распевалась какая-то птичка. Сон мгновенно затянул меня в глубокую, черную яму без сновидений.
130 
