— Лучше сдать его сейчас, — негромко, но твердо произнес Александр.
Женщина посмотрела на него с изумлением:
— Что вы такое говорите?!
— Да. Пруссаки все равно возьмут его, не теперь, так через несколько месяцев, а сколько людей в Париже умрет от голода и холода? Население уже сейчас ест кошек, ворон и крыс, а что будет дальше? Впереди зима. Сдача Парижа не повлияет на ход войны, зато поможет сохранить жизни как мирных жителей, так и обороняющих город солдат.
— А как же правительство? — спросила Шанталь.
В это время они проходили мимо ярко освещенных окон кафе «Сенат». Гремела музыка; на тротуаре стояли сильно накрашенные, полупьяные проститутки.
— Наше правительство, — сказал Александр, — как эти девки. Если пруссаки войдут в город, они начнут путаться с ними. Им все равно с кем, лишь бы платили.
Щеки Шанталь побледнели. Она натянуто улыбнулась и осторожно произнесла:
— Мужчины любят осуждать таких женщин, тогда как сами… — И неожиданно, вскинув голову, проговорила с некоторым вызовом: — Неужели вы никогда не посещали подобных заведений?
Он неопределенно махнул рукой:
— В студенческие годы чего не бывало… Хотя вообще-то я всегда презирал продажных женщин.
— Где вы учились? — спросила Шанталь, чтобы сменить тему.
— В Коллеж де Франс, — ответил Александр.
«Значит, он человек совсем иного круга», — подумала женщина и поинтересовалась:
— Вы постоянно живете в Париже?
— Сейчас — да.
— С вашей семьей?
Он покачал головой:
— Теперь у меня никого нет.
Его ответ показался Шанталь несколько странным, но она ни о чем не спросила.
Вскоре они подошли к дому, где Шанталь с Кристианом снимали квартиру.
— Мы пришли, — сказала женщина. — Спасибо, что проводили.
— Мы еще увидимся, Люси?
Женщина представила, как выглядит: обвисшие от дождя поля шляпки, мокрые юбки, а в глазах — что-то пронзительно тоскливое. Подумать только, у нее не осталось даже воспоминаний, таких, какие она могла бы бережно хранить и лелеять в своем сердце! Пройдет с десяток лет, старость станет смывать краски с лица и срывать с души последний покров грез и желаний.
— Нам не стоит видеться, — сказала она.
Но он не собирался отступать.
— А что вы делаете в свободное время, Люси?
Она решила, что может ответить так же, как и он:
— Теперь — читаю книги, музицирую.
Александр улыбнулся:
— Я очень люблю музыку.
— Я тоже. Только боюсь, мне не хватает мастерства.
Его карие глаза светились радостью.
— О, бросьте! Я бы с удовольствием послушал.
Шанталь молчала.
— В такие времена лучше иметь побольше друзей. Меня вам нечего опасаться, у меня есть только один серьезный недостаток: я беден. Не скрою, раньше у меня были деньги, но теперь я разорен.
Женщина тихо засмеялась:
— Я тоже небогата. Мы вдвоем живем на жалованье сына, сбережений нет…
— Вот видите, кое-что общее у нас уже есть.
Когда они прощались, Александр сказал:
— Не думайте обо мне плохо, Люси. Несмотря на свои слова, я буду защищать Париж в числе других безумцев…
— Не сомневаюсь. Только будьте осторожны.
Шанталь вернулась домой. В маленькой квартирке было темно и тихо. Она переоделась и немного посидела в кресле, потом неожиданно подошла к инструменту и взяла несколько аккордов. И тут же бросила, поняв, что не может играть. Сейчас музыка не могла спасти ее от мыслей о безрадостном будущем.
Кристиан пришел поздно; он выглядел озабоченным и усталым. Шанталь пододвинула ему тарелку с мясным рагу и зеленым салатом, а потом налила чашку настоящего кофе, который выменяла на черном рынке на свое золотое кольцо.
— Мы еще можем покупать мясо, мама?
— Пока да.
— Я слышал, фунт говяжьего филе стоит больше четырех франков.
Шанталь беспечно пожала плечами.
— Пора отказаться от всего этого, — сказал Кристиан.
— Я не хочу, чтобы ты от чего-либо отказывался.
— Для меня не так уж важно, ем я мясо или хлеб. Главное, чтобы ты была счастлива, мама.
Счастлива? Она смотрела на своего сына: легкая светлая улыбка и глаза, прозрачные, как капли дождя, и такие же чистые. Он видел, он жил!
— Да, я счастлива, — просто сказала женщина.
Кристиан рассказал о восстании на Гревской площади и назначении Комитета общественного спасения.