Куда все это делось? Лакей забрал свертки из кареты.
— Там ночная сорочка и другие вещи. Пожалуйста, найди их и принеси в гардеробную. И прежде чем распаковывать, протри влажной тряпкой шкаф и ящики комода от пыли.
Если Артемис Малзард обидится на это, то пусть подавится.
— Да, миледи!
Карен поспешила из комнаты.
Пруденс уронила голову на руки, пытаясь сдержать слезы, найти выход. Потом вскочила из-за стола Артемис и выбежала из ее будуара.
Спальня была не лучше. Должно быть, все это творение Артемис Малзард. Сможет ли она спать в этой кровати?
Сломавшись, Пруденс бросилась к двери в соседнюю комнату и распахнула ее.
— Кейт!
Он обернулся, одетый только в серый халат, сзади него насупился весь в черном, как ворон, камердинер.
— Что такое? Что тебя расстроило? — быстро подошел к ней Кейт.
Пруденс схватила его за руки, но взглянула на хмурого слугу.
Не оборачиваясь, Кейт сказал:
— Вы свободны, Рэнсом.
Пруденс смотрела на камердинера, пока за ним не закрылась дверь.
— Извини. Я не должна была этого делать. Я учиняю катастрофу каждым своим действием.
Пруденс старалась держаться с достоинством, но припала к нему.
Кейт обнял ее и прижал к себе, говорил какие-то слова, которых она не слышала из-за потока слез, прорвавших все барьеры. Пруденс старалась остановиться. Старалась, потому что это больно, потому что боялась, что не сможет остановиться и выплачет себя до смерти.
Потом буря слез прошла, оставив ее обессиленной, выжатой, лежащей.
Лежащей?
В его постели. В его объятиях.
В его замечательно сильных, надежных руках.
— День ведь был трудный, правда? — спросил Кейт.
Пруденс рассмеялась, но тут же сдержалась, иначе смех захватит ее так же, как слезы. Говорят, некоторые безумцы смеются беспрестанно. Она могла себе это представить.
— Я уже устроила катастрофу, — промямлила Пруденс, уткнувшись в одеяло, прикрывавшее грудь Кейта.
— Я сам пару раз такое учинял.
— А что ты сделал потом? — посмотрела на него Пруденс.
— Думаю, напился. У меня есть бренди…
— Лучше не надо. Я скоро пьяницей стану.
Кейт мягко провел пальцем по ее щеке, стирая слезы.
— Тебе, как и мне, нужно поспать. Поспим немного, женушка?
Нет. Она не готова к брачному ложу. Не сейчас.
Кейт, должно быть, прочитал ее мысли.
— Поспим, — повторил он. — Просто поспим.
— Карен…
— Карен?
— Каренхаппух. Дочь Иова.
— Я уверен, что это очень важно, но теперь… — Кейт сел, потянув ее за собой. — Я помогу тебе раздеться, и мы просто поспим.
— Твой камердинер может вернуться.
— Нет, пока его не вызовут.
— Карен…
— Если она твоя горничная, то поступит так же. Наше положение дает определенные привилегии, и отправляться летним вечером в постель сразу после восьми — одна из них.
— Мне нужна ночная рубашка.
— Твоя сорочка подойдет.
Кейт расстегнул корсаж ее платья. Пруденс сняла его и юбку, потом повернулась, чтобы Кейт расшнуровал корсет. Какая-то, часть ее души трепетала от интимности происходящего, другую заволокло туманом усталости.
Одному Богу известно, что о них подумают.
Но они женаты. Это позволительно.
Это ее первая брачная ночь!
Пруденс сняла расшнурованный корсет и чулки, скромно повернувшись к Кейту спиной. Во «Дворе белой розы» она месяцами использовала сорочку в качестве ночной рубашки, чтобы избежать лишних трат, но теперь осознала, что сорочка длиной только до икр, а вырез довольно низкий. Даже если подтянуть шнурки, грудь едва прикрыта.
Волосы были все еще заколоты наверх, но она распустила их и оглянулась. Кейта не было. Потом он вышел из своей гардеробной, под халатом у него виднелась ночная рубашка, прикрывавшая его от шеи до пят. Кейт опустил парчовые шторы на двух окнах, в которые светило закатное солнце, и в комнате стало почти темно. Двигаясь, он щадил ногу.
— Как твоя рана?
— Заживает. Рэнсом раздобыл чудодейственную мазь у миссис Инглтон и намазал мне ногу и бок. Когда мы были мальчишками, мазь всегда помогала, но для заживления необходимы мирные условия. — Кейт откинул покрывало. — Ложись и будь мирной со мной, дорогая.
Мирные условия заживления. Возможно, именно это ей и нужно: шанс залечить все свои раны, большие и малые, и особенно раны последних дней.