Единственной мебелью был сосновый стол с двумя стульями и грубый буфет с дешевой посудой. Однако там стояло несколько предметов из отличного фарфора и стекла. Память о лучшей жизни, которая сквозит в ее правильной речи и гордых повадках?
Почему эта богиня одна и в столь бедственном положении? Почему ее платье замарано и одета она столь бедно? Ее платье тусклого черного цвета, вязаная шаль уныло-коричневая.
Она оказалась на улице, пытаясь заработать несколько пенни единственным доступным способом?
Ее худоба говорила о голоде, и одновременно она выгравировала неприступность на ее лице, достойном римской императрицы, — высокие брови, прямой нос, совершенные губы, скульптурный подбородок. С таким лицом модный мир не завоюешь, а вот ему, Кейту, грозит опасность завоевания.
— Идите! — снова скомандовала она, но без уверенности.
Трусливый спаниель опять заскулил, спрятавшись за ее юбками.
Кейт сообразил, что его рост пугает ее, и сел, положив руки на стол. Глядя ей в глаза, он сказал:
— Я восхищаюсь вашей отвагой, мэм, но вы меня не напугаете и, если дойдет до борьбы, всего лишь меня поцарапаете. Так что проще сесть и рассказать мне свою историю.
Ее губы дрогнули.
Он на верном пути!
Кейт быстро вытащил из кармана кожаную фляжку и положил на стол.
— Выпейте.
— Что это?
— Голландское лекарство.
— Что?
— Можжевеловая настойка. Джин.
— Джин?!
— Никогда не пробовали? Может, подсластить горечь.
Она крепче сжала нож. Встревожившись, он приподнялся, чтобы защититься, но она взялась двумя руками за рукоятку и вонзила нож в шаткий стол.
— Ну-ну, — сказал он, присматриваясь к ней. — Пожалуйста, сядьте, выпейте и рассказывайте.
— Вы-то уже слишком много выпили, любезный.
— Не слишком много, коль скоро я в сознании. Как я вижу, у вас есть стаканы. Так что мы можем даже претендовать на изысканность.
Внезапно она рассмеялась. Сердитый смех стал своего рода разрядкой. Откинув с лица волосы, она взяла два винных стакана и со стуком поставила на стол. Потом снова подошла к низкому буфету и вернулась с бутылкой.
— Бренди. — Она поставила бутылку рядом со стаканами. — Лекарственный запас моей матери. Сейчас принесу воду.
— Грешно разбавлять такой напиток. — Кейт откупорил бутылку. — Ваша матушка наверху?
— Моя мать умерла.
— Мои соболезнования.
— Четыре месяца назад.
Кейт проклинал себя за то, что напился. Ему подкидывали кусочки картины, а он никак не мог сложить их вместе.
Она села напротив него, прямая и заносчивая.
— Тогда и мне налейте.
Нож торчал в столе между ними. Какое-то смутное воспоминание о дамокловом мече промелькнуло в голове Кейта и исчезло.
Он понюхал бренди. Не из лучших, но и не скверный. Он налил на полдюйма в один стакан и подвинул ей. И столько же налил в другой. Обычно Кейт пил больше, но ей и полдюйма хватит, чтобы она оказалась под столом. Он не хотел ее напоить, только развязать язык.
И чтобы она оказалась в его объятиях?
Нет, в его жизни нет места подобным глупостям, но он поможет ей, если сумеет.
Спаниель положил голову ему на колено, требуя внимания.
— Отстань, трусишка.
— Не будьте жестоким, — сказала она. — Тоби, иди сюда.
Собака отошла прочь, и только тогда Кейт заметил, что у нее не хватает задней лапы. Черт побери, хромая собака вдобавок к хромой утке, хотя этой богине больше подошел бы сокол. Он поднял свой стакан и выпил, зная, что следует уйти раньше, чем он впутается в эту историю.
Она отпила и поморщилась. Но потом снова задумчиво отхлебнула. Женщина, стремящаяся получить новый опыт. Еще один крючок в его сердце.
— Вы назовете свое имя, мэм?
— Нет.
— Я вам свое назвал.
— Я его уже забыла.
Кейт заколебался. До Кейнингза, фамильного дома Бергойнов, меньше двадцати миль, но он предпочитал честность.
— Кейтсби Бергойн, к вашим услугам.
Она держала в ладонях стакан, словно чтобы согреть.
— Кейтсби? Странное имя.
— Это фамилия моей матери. Она из потомков Роберта Кейтсби, который возглавил Пороховой заговор с целью взорвать Якова I и парламент вместе с ним.
— A-а, это дело Гая Фокса? Странное наследство передается в вашей семье.
— Я тоже часто так думал, но матушка считает, что это имя свидетельствует, что человек твердо привержен своим принципам.